Я похожа на порванный на легкие мелкие стрелки лист рисовой бумаги: через меня так же просвечивает небо. Если я стану против солнца, то вам придется жмурить глаза, иначе можно ослепнуть до зеленых пляшущих пятен. Зато через мою ладонь можно увидеть облака.
Я похожа на бутылку тернового игристого вина, которую позабыли в траве после пикника по случаю Жирного Вторника. Бабочки и пузырьки давно улетели и растворились в сумерках, остался только тягучий ил на самом дне. Который, если бутылку все же перевернуть, вытечет медленно через узкое горлышко лилового цвета. Темными густыми потеками чернил на клейкой зелени листьев. И бутылка опустеет совсем, до звонкой прозрачности дутого стекла.
Эта легкость опустошения, невесомость пустоты внутренней отражается по утрам в моих глазах, поэтому зеркало отворачивается от меня, искривляя пространство, боясь меня испугать. Сквозь ресницы я вижу всполохи застывшего времени и кривые секундные стрелки мужских наручных часов. Пусть это будут не мои глаза, шепчу я зеркалу, пусть это будут не мои.
Я протягиваю вперед руки и на них, словно холодный колючий снег, падают мои не прожитые дни, белым песком осыпаются, текут молочными струйками сквозь пальцы. Я пробую на вкус, лизнув ладонь: моя жизнь соленая, как морская вода и легко пахнет ментолом. Невесомая, несуществующая жизнь. Похожая на дым сигареты с зеленым фильтром у чьих-то искривленных улыбкой губ.